С.  Мосякин. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Несколько дней мы ходили в форме, и жизнь становилась все более военной. Перед выдачей формы на роту составили ростовку с указанием размеров одежды каждого. Форму выдавал сержант-сверхсрочник. Он сидел среди тюков с обмундированием и материл нас. Его звали Юрой, и он был толстым. Первое, что он сделал, это собрал в стопочку ростовки взводов и сунул их в корзину с мусором. Потом свистнул:

- В одну шеренгу - становись.

Юра был сейчас царь и бог. Он это знал. Его висящие ниже подбородка щеки плавно колыхались, когда он медленно и с достоинством начинал прохаживаться между тюками. Подавая очередную команду, Юра был абсолютно уверен, что его нужно конспектировать. Щеки его при этом совершали затухающие колебания.

Посмотрев на меня, он бросил солдату-помощнику:

- Пятидесятый - пятый. Пилотка - пятьдесят восьмой. Сапоги какие? - Сорок четвертый.

Мне выдали х/б, сапоги, пилотку, брючной и поясной ремень, и я вытряхнулся на улицу. Все было моих размеров. Тут же нас стали учить наматывать портянки. Сержанты, медленно поясняя свои действия, обматывали себе ноги, потом тоже самое делали быстро, показывая, что это - дело нескольких секунд. Портянка на ноге у каждого из них выглядела как носок, без складок, морщин и болтающихся краев. Видя, как все просто, я воодушевился и бодро намотал портянку на ногу. Ступня стала огромной и бесформенной, большой палец почему-то вылез наружу, и в голенище сапога нога не пролазила. Я с усилием ткнул ее внутрь, портянка размоталась и слетела с ноги. Пришлось повторять процедуру снова и снова, но результат оставался таким же. Так я упражнялся, пока не услышал предупреждающе-грозное: «Построение через пять минут». В последний раз завернув ноги, я со всей силы пихнул их в сапоги, при этом портянки съехали вверх и оказались намотанными на икры, а босые ступни ощутили холод картонных стелек.  Потом схватил пилотку, продырявил ее, вставил звездочку, влез в китель и побежал смотреться в зеркало. Зеркалами нам служили застекленные торцы шиферных домиков. Я увидел в стекле худое лицо с глазами умирающего, тело в коротком кителе и штанах-галифе, которые добросовестно надувались вправо и влево ужасными пузырями. И если в поясе они были мне как раз, то сзади и между ног развивалась огромная мотня, как будто я наделал по-большому в штаны. Китель был настолько коротким, что застегнув на себе ремень как положено, между четвертой и пятой пуговицами, я обнаружил, что он находится в аккурат на уровне солнечного сплетения. В плечах было тесновато. Со стекла на меня смотрел военный с коротким туловищем - ремень застегнулся там, где должна быть грудь - с длинными ногами, потому что после ремня у всех должны скоро начинаться ноги, и с задом явно шире плеч. Мотня штанов победоносно топорщилась. Из сапог торчали белые уголки портянок

- Родина дала - Родина смеется, - сзади подошел маленький хлопец, Семен. Или просто Сеня. На нем был длиннющий китель, едва ли не до колен, и очень длинные штаныI. Наверно, ему пришлось застегивать их под горлом, но теперь они съехали на пояс и ниспадали сверху на голенища.

Критически оценив друг друга, мы поменялись формой и остались довольны. Особенно я, потому что теперь в отражении плечи мои были почти одинаковой ширины с задом, а место предполагаемого произрастания ног сместилось от лопаток вниз, ближе к своему истинному положению. Я запихал пальцами кончики портянок в сапоги и стал в строй.