Воронов Николай 

Это случилось ранней весной, на III курсе. Батальон находился в Ногинске, успешно овладевая наукой побеждать. После занятий и обеда нас, как всегда, построили на плацу, чтобы каждому «нарезать» определенные задачи по приведению материальной базы училища в порядок, изрядно подпорченный снежной зимой. После развода мое отделение было направлено на войсковое стрельбище, дабы лопатами и граблями привести в божеский вид канавы по обе стороны дороги, вдоль Войскового стрельбища (конкретно у пункта боепитания). Не скажу, что мы рьяно принялись за работу, скорее всего, как в песне В.С.Высоцкого: «Так что вы, братцы, не стараться, а поработаем с прохладцей, один за всех и все за одного…» (благо, что офицера с нами не было, а может быть и к сожалению). Сами знаете, как идет работа «в отрыве от основных частей». Не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой, мы выполняли поставленную задачу.

Хочу заметить, что я, как командир отделения, сразу заметил безымянного майора (кстати, и не из училища вовсе), который устало шагал по дороге от огневого городка БМП. Мы ему были не нужны, ну и, тем более, он не нужен был нам. Поэтому во время его дефиляции мимо нас, никто не отдал ему воинского приветствия.

В тот момент мой «внутренний голос» сказал мне: «Heavy, мне кажется, что было бы лучше, если бы вы все-таки поприветствовали этого майора». Я посоветовал ему замолчать и не беспокоить хозяина по пустякам.

Все бы ничего, но в это время возле огневого городка появился наш незабвенный комбат Николай Федорович Воронов, который увидел это безобразие и оценил, кстати, как и подобает настоящему офицеру, работающему с личным составом (думаю, что все командиры со мной согласятся). Он медленно приближался и, в первый раз за тот день, я почувствовал, как надо мной сгущаются тучи. Совсем скоро раздалась команда: «Товарищ сержант! Ко мне!». Я бегом бросился к нему (вы же все помните, что медлительность у нас не приветствовалась), как и положено за пять-шесть шагов перешел на строевой шаг, но доложить о том, что мое отделение выполняет поставленную задачу, не успел.

- Товарищ сержант! Мимо вашего отделения сейчас прошел офицер. Почему ни вы и никто из подчиненного вам личного состава не отдал старшему по званию воинского приветствия?

- Виноват, товарищ подполковник! – четко ответил я. – Отделение работало. Не заметили. (А что я еще мог ответить, в такой ситуации никакой-бы «отмаз» не прошел. Как говорится обосрался – лежи молчи!).

- Смотрите внимательнее, товарищ сержант, на окружающую обстановку (Тут, видимо, пробилась жилка преподавателя кафедры тактики. Типа совет – выстави сторожевое охранение), - сказал комбат и пошел к вышке на Войсковом стрельбище.

Я вернулся к отделению, мы обсудили этот инцидент, посмеялись и принялись опять «ничего не делать». Минут через пять-десять этот неизвестный майор опять появился на горизонте. Мой «внутренний голос» подсказал мне, что лучше бы было выстроить отделение вдоль дороги, подать команду: «Смирно!». Но скажите, часто ли все мы слушаем наш «внутренний голос». Майор не спеша прошел мимо нас, воинского приветствия ему, само-собой, никто не отдал, да и мы ему опять были «по-барабану».

И ТУТ ИЗ-ЗА ВЫШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ КОМБАТ. Я все понял - он стоял там и наблюдал за нами.

Через секунду раздалась его команда: «Товарищ сержант! Ко мне!»

Я побежал, зная, что теперь-то уж мне не «отмазаться». Короче, комбат меня хорошенько отодрал вдали от личного состава, сказал (что он сказал - вы догадываетесь), и поставил отделению новую задачу – убыть в столовую и помочь наряду сначала получить на складе и потом почистить картошку.

Мы выдвинулись в столовую. Отделение притихло. Видимо каждый прикидывал, кто будет следующим командиром отделения (для справки, и 3-й взвод не даст соврать – у нас в отделении каждый второй в свое время был командиром).

В столовой я поставил отделению задачу (на таскание картошки), а сам расположился на батарее отопления в овощерезке. Я сильно переживал. Слыхано-ли дело, за полчаса дважды «влететь» комбату, причем второй раз – по-крупному.

Я человек курящий, и посему, достав сигарету, стал размышлять о превратностях моей судьбы (на-хрена я стал сержантом, на-хрена я пошел в училище, и вообще на-хрена мне сдалась вся эта армия?!). Меня успокаивало то, что мой внутренний голос говорил мне: «Heavy, успокойся, в жизни бывает всякое. Это еще не п….ц!» Я верил ему, но краем глаза я наблюдал за дорогой возле склада, согласитесь – двух «влетов» вполне достаточно, а курить в столовой вообще запрещено.

Мои размышления прервали Dao и Хохол. На полусогнутых, с полным бачком картошки, они буквально ворвались в помещение. «Комбат, комбат!» - шептал Dao.

Я, зная, что Николай Федорович бродит по войсковому стрельбищу в поисках очередных жертв, медленно выпуская дым вверх, спросил: «Наш или ногинский?». Ответа не последовало, потому что в дверях уже стоял Николай Федорович, собственной персоной. Это явно был не мой день. Все складывалось против меня. Мозг отказывался работать, и тут в ход пошли инстинкты. Инстинкты, выработанные в МосВОКУ. Инстинкты, которые живут в каждом из нас. Инстинкты, которые выручали меня и в дальнейшем. Четким строевым шагом, зажав сигарету в кулаке (чтобы затушить ее), я подошел к комбату и, приложив руку к головному убору, начал рапортовать о том, что 3-е отделение 3-го взвода и т.д. и т.п. Потушить сигарету в кулаке до конца мне не удалось, я зажал ее большим пальцем у фильтра, тлеющая часть упиралась мне в ладонь. Я чуть-чуть изогнул ладонь, чтобы со стороны сигарета была не видна. Видимо, мне должно было быть очень больно (в нормальных обстоятельствах), но тут уже был экстрим. Я ничего не чувствовал. (Кстати, если бы не привычка комбата всегда поправлять нам руку, приложенную к головному убору, то все бы обошлось).

Мне, почему-то, вспомнилась история про спартанского мальчика, который поймал лисенка и спрятал его себе под хитон. (Короче, кто не знает - пока взрослые спрашивали его про этого лисенка, тот прогрыз ему живот, и все окончилось очень печально. Но парень не проронил ни слова).

Конечно, такой прием прошел бы где-нибудь (не буду называть где, но думаю, что у каждого из нас найдется множество вариантов среди военных училищ). Но наш комбат, как и мы, заканчивал МосВОКУ. Он решил поправить мне руку, так сказать, придать ей положение, определенное Строевым уставом. Дальше все происходило как во сне. Увидев сигарету, которая медленно тлела вместе с моей кожей, он, наверное, тоже вспомнил того спартанского мальчика. Подполковник Воронов не сказал ничего. Он просто повернулся и пошел прочь.

Спустя несколько минут, после ухода комбата я вновь закурил потушенную сигарету (считай-«бычок») и, подставив правую руку под струю холодной воды, думал: «Какое наказание меня ждет?» Ведь не прошло и часа, как я «залетел» комбату три раза, причем дважды по-крупному. Скорее всего «снимут», может пошлют в «Алехи». Короче куда ни кинь, всюду – жопа. Да еще мой «внутренний голос», как в анекдоте капал на мозги: «А вот теперь тебе точно п…..ц!». Я представлял себе ковбоя, взобравшегося на одиноко стоящее дерево (прошу прощения, дерево может быть только «отдельно стоящим» - «одиноко стоящая» - это «женщина на остановке», как учил нас Юрий Александрович Зубак). Внизу прыгают индейцы, в азарте деля части тела, которые они засушат или съедят. (Части тела не женщины, стоящей на остановке, а ковбоя).

Что думал комбат, когда шел в свой номер в гостинице?

Может быть: «… и на воспитание этих уродов я трачу лучшие годы своей жизни и т.д. и т.п.».

А может быть: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей!».

Мне кажется, что второе - меня не разжаловали, не послали в «Алехи», комбат даже ротному ничего не сказал, а потом еще взял меня к себе командиром взвода.

«Внутренний голос».   HEAVY-112

---