Бурлаков Семен

В 81-й гвардейский он прибыл буквально с корабля на бал — еще никто не знал, что через два месяца впереди будет Чечня. Но за два месяца новый начальник штаба, недавний выпускник курсов «Выстрел», если и не успел провести революцию (что само по себе в механизме полка маловероятно), то оживить работу штаба и перевести ее на новые рельсы — сумел. Может быть, именно этим он привлек на свою сторону и командира, и подчиненных: чувствовалась а нем настоящая военная косточка, когда все постороннее отметается и во главу угла ставится самое главное, самое нужное: боевая подготовка.

...Чтобы там ни говорили, но в боевой обстановке советоваться зовут не тех, кто а совершенстве освоил науку щелкать каблуками и изысканно склонять голову по канонам Екатерининских времен. На боевое совещание среди немногих избранных приглашаются только те, кто может и достоин многого: именно поэтому в ту воспетую и треклятую новогоднюю ночь на совещании у генерала Анатолия Квашнина из интересующих нас лиц были только двое — командир полка полковник Александр Ярославцев и его начальник штаба подполковник Семен Бурлаков.

По всем, и довольно жестким, законам военного дела Бурлакову полагалось быть далеко за спиной, на тыловом, резервном командном пункте полка. Но он, как профессионал, сумел одной-единственной фразой переубедить командира: «Сами потом пожалеете, если отправите меня в тыл...»

Так и случилось, что в грядущий бой подполковник Семен Бурлаков пошел с первым батальоном — командиру нужен был в передовой линии человек, способный и готовый в любых условиях действовать самостоятельно.

Что это? Провидение командира или простая предосторожность? Не знаем, но факт упрям: именно такое решение Ярославцева спасло если не полк в целом, то многие и многие десятки солдатских жизней. А если подходить с точки зрения тактики — то и боеспособность всего полка.

Итак, Бурлаков был впереди, вместе с первой штурмовой группой полка. В боевых сводках потом будет записано: «Предотвратил блокирование броневой колонны на улицах города». На деле это означало суметь обойти горящие танки 131-й майкопской бригады, сожженные боевые машины пехоты своей же разведроты и развернуть на узких, к маневру не предназначенных, забитых снайперами и гранатометчиками Дудаева улицах Грозного колонну полка — на выполнение новой задачи.

«ЖМИ, СЕМЕН!»

...Хотя какая она была новая! Уже по нынешним, задним умом крепким, временам, она звучит достаточно странно: «Войти в город и взять под контроль железнодорожный вокзал и местность, прилегающую к президентскому дворцу». С военной точки зрения — чушь и глупость, рассчитанная на полное отсутствие сопротивления.

Вначале оно было слабым. На промежуточные рубежи — например, улица Маяковского или проспект Орджоникидзе, они вышли чуть ли не на сутки раньше положенного срока. И когда где-то наверху, получив доклад Ярославцева об отличном выдвижении его батальонов, полку поставили эту задачу, то командиру ничего не оставалось, кроме как передать по радио своему начштаба; «Жми, Семен!»

Было куда «жать» - по плану, именно 81-му полку предстояло взять под контроль железнодорожный вокзал и президентский дворец. И колонна бронетехники пошла к вокзалу...

Потом уже перестало удивлять даже коллег-журналистов: как и каким образом дудаевцы входили в наши радиосети, как прослушивали их и даже вмешивались ложными командами. В то время об этом можно было только догадываться — но тем не менее сработало чутье или афганский опыт командира полка Ярославцева: по радио он спросил Бурлакова:

— Семен, помнишь наш вчерашний разговор?

— Помню, командир.

— Ну, Семен, тогда педаль до полика...

Кто не понял, поясняем педаль «газа» упирается в полик при максимальной подаче топлива. А по-русски эта не совсем уставная команда означала: «Давай, Семен, огнем и маневром пробивайся к вокзалу, -на предельной скорости, как можешь, поскольку обещанной сверху пехоты прикрытия нет и не будет».

И Семен Бурлаков «утопил педаль до полика». Такого маневра и такой скорости не ожидал никто, тем более — затаившиеся в окнах и на крышах снайперы и гранатометчики Дудаева. Колонна словно раскаленный нож в масло, прочертила гусеницами полу проснувшиеся улицы города Грозного. И пробилась к цели — железнодорожному вокзалу.

«ПОЛК ПРИНЯЛ!»

Именно в тот момент, когда танки и БМП бронегруппы Бурлакова вывернулись на привокзальную площадь, одна из основных колонн полка попала в переплет на улице Маяковского. Тяжело раненный командир полка вместе с солдатом-связистом уже второй раз сбивали пламя с горящей своей БМП, и в туманном омуте уплывающего сознания полковник Ярославцев внутри потушенной, продырявленной кумулятивными гранатами машины успел передать своему начштаба: «Принимай... Семен... Задачу знаешь».

 «Задачу знаю. Полк принял!» Четыре слова. Но за ними — смертельная свистопляска пуль и осколков, удары кумулятивных гранат, круговерть навязанного боя, горящая броня и тяжелейший груз ответственности: в бою командир-единоначальник - и Бог, и царь. Он решает все и даже немножко больше. Но и отвечает за все только он и никто иной. Судьбой, честью и жизнью... После той, первой и последней, заколдованной фразы: «Полк принял».

Где-то краем сознания подполковник Бурлаков знал – сейчас БМП увозит из-под огня в сторону аэродрома «Грозный-Северный» раненого командира. Сейчас сверху придет команда на новую задачу, на новую цель, определится новая расстановка сил. Ждать? Дарить боевикам секунды и минуты, которые складываются а темп стрельбы и боевую скорострельность, а нормативные потери» и прочие официальные термины, которые на деле означают гибель тех молодых парней, которые доверены тебе для службы и жизни, а не для смерти.

Они устали. Страшно устали. Ну где еще увидишь раненого солдата, который заснул в обнимку со своим пулеметом? Так было  — не раз и не два. Сутки практически непрерывного бояе не смогли не сказаться на людях, не могли не сломить их мертвецким сном. И они стал и буквально на ходу засыпать, по молодости и неопытности не понимая: сон сейчас страшнее снайперской пули.

Понять это могли только профессионалы. А кто был среди них старшим? Семен Бурлаков. Он и распределил патрули и дозоры, обходы офицерами и прапорщиками боевых машин, на всю ночь, избрав для себя самые сложные часы. Другой вопрос в том, ни второй ни третий  обходы позиций ему совершить так и не удалось.

НАЧИНЕННЫЙ МЕТАЛЛОМ

...БМП и танки стояли плотно, буквально броня к броне. На Привокзальной площади сконцентрировались бронегруппы 131-й Майкопской бригады и 81-го мотострелкового полка — круговая оборона, многочасовое ожидание обещанной пехоты МВД — нет никого и ничего, а ночь теина и тревожна.

Обнаглевшие от безнаказанности первых часов, еще не ощутившие в полной мере ударов российского оружия, боевики подобрались вплотную. И грамотно, прицельно срезали очередью офицера: если идет впереди дозора, значит, старший. Значит - ему первая пуля.

Семену Бурлакову достались сразу две - в обе ноги. Перемотанный бинтами, нашпигованный противошоковыми и обезболивающими средствами, подполковник успел сделать то же, что и за несколько часов до этого Ярославцев, - передать командование боеспособному офицеру. Полк принял майор Виктор Ситников, а уплывающего в беспамятство начштаба бережно уложили в десантный отсек БМП.

Лежал недолго: раненых было много, и вскоре он сел — лежачих много не заберешь, но не мог же он бронировать себе «спальное место!» Набились э БМП, как могли и кто мог. А кто не мог, того подсаживали здоровые. Ну, пронеси, Господи...

Пронес почти пять кварталов. Резкий, удар, остановка машины, горький запах гари и вспыхнувшей брони. Попали! Кто как мог и кто не мог — откуда только силы брались — через кормовую дверь на грунт, на асфальт, в ненавистную грязь. Кто как и кто с чем — за деревья у дороги, выстрелом на выстрел, огнем на огонь: раненые, контуженные, обожженные, обгоревшие — против здоровых, прицельно расстреливающих, беспощадных...

Сбили засаду. Отбились! Снесли ее огнем, через «не могу», сквозь кровь и зубы горькое «мать твою...» Отбились и, оставшиеся в живых, снова доковыляли, доползли, донесли друг друга до погасшей, но еще раскаленной брони БМП. И, чудо (хотя в бою не бывает чудес) — двигатель завелся. БМП, качнувшись, неровно набирая ход, стал вновь продираться сквозь ночь к окраине города.

Из засады — в засаду. На этот раз кумулятивная граната врубилась в кормовую дверь. Солдата, перекрещенного бинтами, сидевшего у этой двери, сожгло в момент. Он своим телом прикрыл остальных в правом отсеке - и снова посыпались, как в замедленной съемке, снова и снова раненые, контуженные, в очерёдной раз обгоревшие люди из горящей БМП: через сорванную дверь, через надвое разорванное нечто, только что бывшее человеком...

Третья смерть подряд: ну кто поймет, кто оценит силу воли, стойкости и мужества, чтобы и сейчас пусть тихо, но властно прохрипеть остаткам своих солдат:

— В круговую, ребя....

Кто успел, кто не успел. Засада была сильной, многосторонней. Горела броня, с гадким звуком добивали .раненых парней снайперские пули. Четко, прицельно — в голову. Вот замолчал один автомат, второй, четвертый. Сквозь туман боли, осколков, гари, ожогов, контузий видел Бурлаков — наглые, гордые «победой» над десятком полуживых солдат, вышли они на улицу с автоматами наперевес. Подходили, присматривались, неторопливо достреливали. Так, на всякий случай...

Подошли и к нему — жив, не жив: он и сам не знал. Изорванная осколками голова, пробитые ноги, сгоревшая кожа, удары гранат... Кровь на веках, и в тоненькую щелочку — черный-черный, глубокий, как колодец, ствол автомата:

— Да ладно, не трать патроны, все равно он готов!

Ох, как они ошибались! Он не был «готов». Он был просто убит в четвертый раз — но, черт побери, для нашего русского мужика и четыре смерти оказалось мало! Бурлаков двинулся дальше...

Может, через минуту. Может, через час. Может, через три часа — ну кто там считал? Полз как мог и не мог. И уткнулся лицом в крови и грязи в чьи-то сапоги и ботинки — «Ну, теперь уж точно: пятый раз судьбу не минуешь».

Ни слова не говоря, подняли. Понесли. Да, так и было — русского офицера вытащили, вынесли, нарываясь на пули, чеченец и ингуш. Значит, и вправду нет ни правды, ни наций на войне?

А может и есть, эта правда: чеченец, ингуш волокут русского к женщине, кто... В Великую Отечественную она прошла все и вся: наша, фронтовая, родимая сестричка-десантница. Восемь суток с уколами антибиотиков, сделанными непослушными, забывающими горькое фронтовое ремесло руками. Где и как искала она эти ампулы — один Бог ведает. Как стерилизовала и колола без света и воды — все тот же Бог свидетель. А когда полумертвый Семен стал полуживым, снова появились те двое: ни имен, ни фамилий. Ни наций: хоть чечен, хоть ингуш — оба наши, российские мужики, честно принявшие на себя жизнь, мужество и доблесть погибающего российского офицера:

— Идти никак? Ну ладно, терпи. Потащим...

И несли. И тащили, и загрузили в какую-то ковыляющую машину. Довезли до блокпостов наших десантников, которые поначалу весьма скептически отнеслись к сообщению, что к ним доставили офицера, раненого еще в новогоднюю ночь:

— Десять дней прошло! Их уж и нет никого!

А он был. И лишь четверо суток спустя, в военном госпитале во Владикавказе, дотошные медики выяснили и поверили, кто он. Что он — да, тот самый, торопливо записанный в потери, но всем чертям назло живой подполковник Семен Бурлаков, начальник штаба 81-го гвардейского мотострелкового.

А далеко-далеко от Владикавказа, потирая в растерянности затылок, выводили коллеги-журналисты скупые строчки опровержения: «Несмотря на полученные ранее сообщения, спешим засвидетельствовать ошибочность...».

Да не ошибочность, а невероятность! В основе которой — самое обыкновенное мужество, доблесть, чистейшей воды героизм.

Уже потом, в тихой палате окружного госпиталя, будет выводить полковник Александр Ярославцев еще неровные после ранения, пляшущие буквы представления к званию Героя Российской Федерации: «За проявленные мужество и героизм... лично возглавившего группу прорыва... будучи трижды раненным, продолжал руководить боем... лично уничтожил от 8 до 10 бандитов... даже в момент эвакуации продолжал руководить подчиненными... Сумел... Успел... Превозмог...».

Это — реляция. А в основе ее — жизнь. Невероятная, четырежды на волоске — но жизнь. Горькая, в крови и порохе, но такая достойная жизнь российского офицера...

Полковник Андрей БОНДАРЕНКО,

подполковник Дмитрий РУДЗИТ